В эту землю вцепившись корнями, ветвями, колючками, злобами, стонами…. Прошлой жизни «ужасной» не помня, не помня уже…, шелушащейся кожей, рубцами на сердце, узлами судьбы и изломами заплативши за «райскую» жизнь на запёкшейся кровью меже…. Изуверское это светило, прожегшее кости сквозь тело – баю солнышком ласковым, сном…. Райским сном…. …А те брызги тумана, которые после хамсина* хватаю иссохшимся ртом…. Ну, конечно же, - кажется мне, что текут они в глотку, что медом текут… Молоком…. Медом и молоком…. Медом… и молоком….
Три песни о Хайфе
(алеф)
Алтари Илии, а вокруг огоньки-анемоны... И присел наш Кармель, чтобы город вскарабкаться мог. Илия! Илия! Снизойди на кармельские склоны. Этот город–гора твой земной величавый чертог.
Перья ангельских крыльев – дома разметались по скалам... В предзакатном огне хороша и тепла и легка Хайфа, милая Хайфа – святого ревнителя слава – здесь вознёсся пророк и склонились пред ним облака.
Брат Кармеля – Хермон с его снежно-седой головою... Но и тот и другой – отраженье горы Мориа и столицы в горах... Мы б давно уже, Хайфа, с тобою захлебнулись в волнах, если б нас не держала она.
Ури Цви Гринберг
Doktor No
Ой, Израиль, ты меня изранил! Оглушил, опутал, обольстил! Я сюда приехал, рот раззявил, До отъезда так и не закрыл. Как-то здесь особенно поется! Как-то здесь танцуется на раз! В здешнем небе чаще Бог смеется: Он, евреи, правда, любит вас. (взято из глубин инета....)
Barhatka
Осень на Голанах
Осень на Голанах – Красные кусты На лесной дорожке- Только я и ты. Осень золотая- Желтых лип шатер На лугу далеком Догорал костер.
Ты принес мне снова Синих астр букет, Будто с Подмосковья Ласковый привет Осень на Голанах - Свадьбы под хупой Весело гуляет стар и молодой. Листья под ногами Медленно шуршат, На холмах высоких Сосен стройный ряд.
Опадают листья, Дни стрелой летят, Скоро на Голанах Первый снегопад. Мы в снежки сыграем, Вспомним юность вновь, Будто возвратилась Первая любовь.
Осень золотая, Не спеши уйти Нам еще полжизни Надо здесь пройти. Вечер так прекрасен, Горизонт так чист, Но с берез слетает Уж последний лист.
Ariel
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба
В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа. Во время тройной зачистки их не смогли найти. Гамала относилась к городам крепостного типа, куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти.
С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва, висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть. Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы, бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть.
С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай! Спуститься туда сложно, подниматься еще трудней. Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей. (И некоторые предметы сохранились до наших дней.)
Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен. Он пришел туда с победителями, в одних цепях, налегке. До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин, и командовал обороной в небольшом городке.
Потом их загнали в пещеры и обложили туго, и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать, они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга. Он остался последним. И он не стал умирать.
Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе. Его любили красавицы. У него удалась судьба. Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий. Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.
Мы обязаны памятью предателям и мародерам. Мы обязаны сладостью горьким всходам земли. Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым удалось спрятаться так, что их не нашли.
Юрий Михайлик
Это сообщение отредактировал Ariel - 15-10-2007 - 21:36
Doktor No
QUOTE (Horton @ 30.10.2007 - время: 16:56)
"Ой, Израиль, ты меня изранил! Оглушил, опутал, обольстил! Я сюда приехал, рот раззявил, До отъезда так и не закрыл. Как-то здесь особенно поется! Как-то здесь танцуется на раз! В здешнем небе чаще Бог смеется: Он, евреи, правда, любит вас."
Ау, дорогой! Это мой пост -читай выше! Пару деньков пусть повисит, чтоб ты видел свою ошибку, а потом я удалю!
Barhatka
Народные танцы на улицах Тель-Авива
Движущиеся вместе, но каждый сам по себе. В общем хлопке и жесте – дань единой судьбе. Толстяки и тростинки, прелестницы, горбуны Ритмом либо инстинктом в целое сведены.
Танец простой породы, музыка третий сорт. Дружные повороты юбок, рейтуз и шорт. Что-то в этом от хлёстких – с пеной наискосок – Волн средиземноморских: рядом, через песок.
В окриках диск-жокейши – скрытый сержантский лай. Славный и богатейший кем-то придуман край. Танец идёт под песни. Окрик необходим. Танец делают вместе. Но танцуешь один.
Ни одного сефарда – разве что йеменит. Грудью, врозь и попарно... Что ж мне кровь леденит? – Горя неизреченность? Преодоленный страх? Гордая обречённость? Призрак «узи» в руках?
Кто-то придумал танец. Город. Народ. Удел. Кисти плывут, взметаясь, над перебросом тел. Обувь стучит о плиты, волны чертят зигзаг. И словно глаза закрыты – при открытых глазах.
Гроза над Иерусалимом
Cтою, как громом поражённая. Земля Священного писанья. Ты - как калека прокажённая, Горячим солнцем обожжённая - На грани полного свисанья Над бездной, Ты вот-вот исчезнешь. - Геена заглотнёт тебя - Со всею красотой и распрями. И всё, за что стояли насмерть мы - В пространство бездны колея. И ты - не ты. И я - не я. И кто теперь кому судья?! Вот колесница. В ней - Илья. Пророк свободно, ладно правит. И кажется, сейчас раздавит И Город вечный и меня.
Креславская Анна Зиновьевна
Galchonok65
Камней и бомб окровавлEнный град! Отцы детей под пули подставляют. А матери им это позволяют: Бог даст - они других себе родят!
Но где ж тот Бог - теперь не разобрать. Словес бессильны жалкие витийства: Клубится вакханалия убийства. Палаческого ража не унять.
Безумие разверзшейся вражды, Предписанной по Торе и Корану, Всё расширяет мировую рану. Пощады от Спасителя не жди.
Весь мир погряз во тьме людских обид, Гробы взывают к бою и отмщенью. А тот, кто проповедовал прощенье На всё с креста беспомощно глядит...
АнГеЛ(ЧеРтеНоК)
Мне кажется, свободы там Поболе, чем под нашей крышей. Да, залетит порой "Кассам" Во двор, но там народ привыкший.
Еврей с арабом жили врозь, Хотя и рядом. Так и будет. Удар по этносам? Да брось. От этих точно не убудет.
Идти готовый до конца, Еврей с улыбкою от уха, Во имя сына и отца На Рождество стреляет "духа".
А ты мне лучше дай ответ: Куда придётся нам деваться Отсюда через 10 лет, Чтоб жить ещё хотя бы 20?
Ведь нам шахиды не страшны - Мы отдаём своё без боя. И сам ты свалишь из страны, Когда получишь роль изгоя. (с)
АнГеЛ(ЧеРтеНоК)
Признание Ашкелону
Я люблю этот город из белого камня, Я люблю этот город, обласканный морем - Ненавязчивый бриз его свеж и проворен, И аллеи его – словно друга рука мне...
Пролетает стрела твоя, древний и юный Ашкелон мой уютный, тропою песчаной Через солнца палящего свет беспощадный, Через тени столетий, желтеющих в дюнах.
Тихим эхом веков дышат глыбы гранита, Что усеяли парк – и покоятся в скверах - И барханов ладонь, охватившая берег, Животворною влагою щедро омыта...
Полупризрачный бархат ночей Ашкелона, Напоённый хмельным ароматом пустыни, До утра будоражит, пьянит – и не стынет В тихой ласке прибрежного шороха-стона...
Я под небом его оживаю как будто, Мне в улыбке зари удаётся согреться... Я люблю этот город – Проросший сквозь сердце, Я люблю этот город, затерянный в буднях...(с)
АнГеЛ(ЧеРтеНоК)
В парке Тель-Авива
В Тель-Авиве, в придорожном парке Каждый проходящий видеть мог: Девушка-сержант вязала шарфик, Пара спиц, сиреневый клубок.
На коленях – тонкая тетрадка, Где узор ажурный отражен, А пилотку юная солдатка Уложила плотно за погон.
И мелькали спицы быстро, ловко, И вставали петли в общий строй. И висела строгая винтовка У нее за худенькой спиной.
У истоков Иордана
Мы спустились в узкое ущелье Среди скал. И устремился взгляд На могучих сил произведенье – Пенно-серебристый водопад.
А под ним – холодная быстрина. В ледяном бурлящем молоке Пребывали валуны-махины, Замерев в базальтовой тоске.
Мы разделись, с берега нырнули В толщу обжигающей волны, Но через мгновенье повернули, Оседлав седые валуны.
А в быстрине женщина осталась, Самая отважная из нас. Жгучею водою наслаждаясь, Чудеса! Она купалась час!
Мы сидим, подставив солнцу спины, В заповедном месте, как в раю. Через час смущенные мужчины Взяли у русалки интервью:
- Вы откуда, милая моржиха? Где живете? В дальнем далеке? И она ответила нам тихо: - Я живу на Ангаре-реке.
Отложилось, словно на экране: Ледяной поток летел с горы, Женщина купалась в Иордане, Закалившись в водах Ангары.
Встреча в пустыне
"Анчар, как грозный часовой, Стоит - один во всей вселенной" А.Пушкин
Солнце замирает на закате, Мы пришли сюда с земли Расейской, Наш автобус неустанно катит По пустыне древней иудейской.
Слева море Мертвое мелькнуло, Скрывшись за раскосые отроги. И привычно гидша протянула: - Посмотрите вправо от дороги!
Повернувши головы устало, Дружно все отметили, аккордно: Среди камня дерево стояло Одиноко, караульно, гордо.
Наша гидша, Эллочка с Одессы, Вопрошает с хитрецой, лукаво: - Вам это растение известно? Это не инжир, и не агава.
Дерево родило вдохновенье, Про него, легендой потрясенный, Написал поэт стихотворенье, Помните: "На почве... раскаленной?"
Сей поэт - большая гордость наша! Про себя отметили евреи: - Вот и повстречался Пушкин Саша В раскаленной зноем Иудее!
АнГеЛ(ЧеРтеНоК)
На пляже Бат-Яма
Июльское солнце в зените, Полощется в волнах причал. - А туча с грозою! Глядите! Мальчишка по-русски кричал.
«Пророку» в ответ протянули: - Такого ты здесь не найдёшь, Дождя не бывает в июле, Пусть даже на шекель, на грош.
Но тучка, видать, баловница, Решив разукрасить досуг, Взмахнула свободной десницей, И блёстки посыпались вдруг.
Короткие строчки косые Летели, по пальмам гвоздя. Наверно, послала Россия Израилю горстку дождя.
Новогодние чудеса в Хайфе
Свою жару ослабивши немножко, Светило озаряет синь небес, И, захватив российское лукошко, Иду я за грибами в зимний лес.
Природа сроки выполняет свято, Шумят дожди, водой набухла сень, А на полянке – шустрые маслята Стоят картинно, шапки набекрень.
Я сквозь лианы продираюсь ниже, Задев ногой оранжевый пятак, Да это чудо! Неужели? Рыжик! Как занесло тебя сюда, чудак?
Гляжу на горы, море, пальмы, травку, Восставшую зеленою стеной … И русский консул выдает мне справку, Где подтверждает: «Марк еще живой!»
Тропиканка
Не про Израиль вообще, но про некоторых его датишных обитателей в частности..))
Еврею нужна не простая квартира.. Еврею нужна, для житья непорочного, Квартира, в которой два разных сортира.. Один для мясного, другой - для молочного.. (с) Губерман.