Не последняя печать на моём билете, где ты родина моя , лучшая на свете. И узнает и простит, теплым ветром встретит, это родина моя, лучшая на свете.
LILIYA
Поздний вечер в Соренто Нас погодой не балует, Вот и кончилось лето, "До свидания, Италия!"
Муся-Маруся
знал бы прикуп жил бы в Сочи...
LILIYA
Я не буду, я не буду целовать холодных рук. В этой осени никто не виноват, не виноват. Я уехал, я уехал в Петербург, А приехал в Ленинград.
livro
С боем взяли город Брест, Город весь прошли И последней улицы Название прочли
А название такое, Право слово, боевое Варшавская улица По городу идет Значит нам туда дорога, Значит нам туда дорога, Варшавская улица На запад нас ведет...
Лантина
В комнате этой все вещи имеют цвета, В чашках фарфоровых стынет жасминовый чай. К раме оконной приколот обрывок листа, А на листе одинокое слово "прощай". Я надеваю пальто, потому что зима, И, потому, что мой дом не похож на уют. Там, за песчаной косой, пропадают дома, В тихую гавань мои капитаны плывут.
Австралия, мой дивный остров,
На палубах моих флотилий,
Плывущих в Австралию, играет мелодия,
Красивая, легкая, как всплеск волны.
Там за кормою прозрачные плещут моря, В этих морях золотые живут караси. Флагом на мачте багровая всходит заря, Это один из любимых цветов на Руси. Я начинаю отсчет Фантастических дней, Выброшу в море пальто, там не будет зимы. Я увожу корабли в чужеземный Сидней, МЫ НЕ РАБЫ и НЕ РЫБЫ, а РЫБЫ НЕМЫ.
Австралия, мой дивный остров, На палубах моих флотилий, Плывущих в Австралию, играет мелодия, Красивая, легкая, как всплеск волны.
ascon
Нарьян-Мар мой, Нарьян-Мар - Городок не велик и не мал. У Печоры, у реки, Где живут оленеводы И рыбачат рыбаки.
Лантина
Заманил меня в Тамань, К берегу туманному, В голубую глухомань, Невидаль таманную.
Бродит там среди камней Дух в одеждах демона, Освещает пристань мне Яркой диадемою.
Вынув шею из петли, Водку пьет с морячками, Разбивает корабли И играет мачтами.
Чинят сети рыбаки, Варят суп с улитками, Он их души-лоскутки Зашивает нитками.
Нагадает по руке Счастья бесконечного, И оставит на курке Палец подопечного.
Птица к буре прокричит - Тень накроет от крыла, И никто не отличит Гром от грома выстрела.
Заманил меня в Тамань, К берегу отлогому, В голубую глухомань, В демоново логово.
Серый путник на тропе, Прячущий в карман звезду. Пусть оставит при себе, Иль отпустит к Господу.
Голос царственный зовет, В море волны бесятся, Легче перышка плывет Парус в свете месяца.
ascon
Не тридцать лет, а триста лет иду, представьте вы, по этим древним площадям, по голубым торцам. Мой город носит высший чин и звание Москвы, но он навстречу всем гостям всегда выходит сам.
Иду по улицам его в рассветной тишине, бегу по улицам кривым (простите, города). Но я - московский муравей, и нет покоя мне, так было триста лет назад, и будет так всегда.
Ах, этот город, он такой, похожий на меня: то грустен он, то весел он, но он всегда высок. Что там за девочка в руке несет кусочек дня, как будто завтрак в узелке мне, муравью, несет?
Это сообщение отредактировал ascon - 29-10-2007 - 00:04
☆ღDariღ☆
Ветер туман порвал Солнце сквозь щеки туч, Здравствуй, мой Магадан Здравствуй, весенний луч Возле пивной мужик, Кружку поднес к губам, И на руке возник Чайками, Магадан!
Магадан, значит опять домой - в этот волшебный сон Магадан, сон, где короткой весной Я как пацан влюблен...
Лантина
Я открываю тебя, побережье Камчатки, За свистом ветров на безбрежном твоем берегу, За пением трав придорожных, За смутным дрожаньем палатки. Я открываю тебя, А открыть до конца не могу.
Я открываю тебя у подножья вулканов, Из-за облаков - открываю тебя все равно. Будь то обновленье мое, мои самые дальние страны, Я открываю тебя, А ведь ты уж открыта давно.
Ты говоришь о себе неохотно, нескоро, Словно человек, навсегда погруженный в свое. Как же так выходит, что давняя слава того командора Мне два столетия с лишним спокойно уснуть не дает.
Я открываю тебя, как друзей открывают Среди тех людей, с кем случайно дороги свели. Да, я открываю тебя! Понимаешь, так тоже бывает, Я открываю тебя я вблизи от тебя, и в дали.
Здравствуй, Камчатка! Пусть твой океан будет кроток, Пусть длинные рыбы хвостами в сетях шевелят, А мне из далекого города, словно с того пакетбота, На удивленье прохожим кричать: "Эй, ребята, Земля!"
☆ღDariღ☆
Лондон-Париж Голуби вверх, блики крыш, Старый бульвар И на деревьях пожар Лондон-Париж голуби вверх, блики крыш, Ты помни, ты помни..
Лантина
Светлые камушки из Конаково Трону руками - ну что в них такое? Зори лесные, резные закаты, Белые спины тропинок горбатых.
И проберусь я по травам упругим, И протяну эти камушки другу. Он усмехнется и скажет толково: "Это, сдается мне, из Конаково".
Он их с ладони в ладонь переложит, Вспыхнут глаза теплотою тревожной, Радугой станут сквозь пальцы лучиться Чьих-то стоянок далеких зарницы.
Это к тому, чтоб, годами окован, Не позабыл ты свое Конаково. Это к тому, чтобы в будущих встречах Слышать кипение пенистых речек.
☆ღDariღ☆
Бывает все на свете хорошо В чем дело сразу не поймешь А просто летний дождь прошел Нормальный летний дождь Мелькнет в толпе знакомое лицо Веселые глаза А в них бежит Садовое кольцо А в них блестит Садовое кольцо И летняя гроза
А я иду, шагаю по Москве, И я еще пройти смогу Соленый Тихий океан, И тундру, и тайгу.
Над лодкой белый парус распущу, Пока не знаю с кем. А если я по дому загрущу, Под снегом я фиалку отыщу И вспомню о Москве..
И вспомню о Москве..
Лантина
Не могу я разобраться в Братске, И не браться бы за это мне. Кто же звал, что в Братске девять Братсков И что старый Братск лежит на дне.
Разберись-ка, где у них начало, Как мне девять за один принять, А вообще бы я в любом осталась, Если б ты не ожидал меня.
Дым костров на побережье горек, Небеса подобны парусам, И шагает этот странный город, Корпуса теряя по лесам.
По лесам, по перелескам пестрым, По огням береговых ночей, И шагать ему легко и просто С полотном дороги на плече.
Не остаться мне и не расстаться, Голоса его во мне гудят, И глядят мне вслед все девять Братсков, Девять братьев на меня глядят.
Мне домой через барьерный грохот К подмосковным голубым огням. Может, было бы не так уж плохо, Если б ты не ожидал меня.
ascon
Когда мне невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье, я в синий троллейбус сажусь на ходу, в последний, в случайный.
Полночный троллейбус, по улице мчи, верши по бульварам круженье, чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи крушенье, крушенье.
Полночный троллейбус, мне дверь отвори! Я знаю, как в зябкую полночь твои пассажиры - матросы твои - приходят на помощь.
Я с ними не раз уходил от беды, я к ним прикасался плечами... Как много, представьте себе, доброты в молчанье, в молчанье.
Полночный троллейбус плывет по Москве, Москва, как река, затухает, и боль, что скворчонком стучала в виске, стихает, стихает.
Лантина
А в Рединге снег... Он валит, как наш, и тает, как наш в апрельской воде. А в Рединге смех, и траурный марш, и свадебный марш, как, впрочем, везде. А а Рединге свет витрин и реклам. Я в отсвете том, как будто в огне. А в Рединге след, не чей - нибудь - мой, как Рединга след отныне во мне.
Припев : Ах, зачем Земля вся поделена нами? Ведь ее Господь не делил для нас вовсе, но у каждого из нас есть свое знамя, и свои леса, и в лесах своя осень. Под Москвой уже яблони в цвету белом, в Рединге горят розовым огнем вишни. Как же ты, Господь, так все хорошо сделал, как же у тебя нескладно так вышло...
Мы в редингский паб на пинту пивка, на джина бокал заглянем с тобой, и время, как трап, отъедет от нас, и нас вознесет наш шар голубой. Он, как дирижабль, парит в пустоте... Да, разные мы, но схожи в одном: нам вместе лежать - в английской земле иль в русской земле - но в шаре земном.
Припев.
А в Рединге день свое отшумит, закончит полет и канет во тьму. И будет, как тень, уайльдовский дух всю ночь напролет тревожить тюрьму. И будете вы, игрушки-дома, стоять под луной года и года... Я завтра - увы! - вам ручкой махну и вряд ли уже увижу когда...
☆ღDariღ☆
О, Москва, Москва святая, в переулочках глухих Тополиный пух летает вдоль умытых мостовых. Может есть красивей страны, может лучше есть житье, Я настаивать не стану, видно каждому свое.
Я бродил по Заполярью, спал в сугробах,жил во льду, Забредал в такие дали, что казалось - пропаду, На высоких перевалах, в непутевом том краю Ты мне руку подавала, руку верную свою.
О, Москва, Москва святая, я встречал тебя везде: В синих просеках Алтая и в далекой Кулунде. Ты не просто город где-то,ты видна в любой ночи, Развезли тебя по свету, словно песню, москвичи.
Лантина
Ай-Петри зноем высушен, гуляет бриз над бунами. Я снова в Ялте высажен, а год - как ветром сдунуло. В нем десять лет поместятся, я до него был неучем, и вот теперь полмесяца тревожиться мне не о чем.
Со мною рядом друг - в удаче ли, в беде ли, душа моя вконец еще не оскудела, - бездействует она. Но южное безделье на самом деле есть блаженнейшее дело. Я занят только им. Я с суетою в ссоре. Я погружаюсь в лень, как будто в кущи рая, и за день десять раз бросаюсь в зелень моря, и десять раз на дню живу и умираю.
В кроссовках, джинсах, платьицах, с морскими схожи натиском, людские волны катятся по набережной ялтинской. Они спешат насытиться по кабакам, по рюмочным, а мы с тобой рассыплемся по берегам полуночным.
Нам стаи бесенят топорщить будут рожки, пред нами распахнут ворота всех бастилий, и золотой луны искристая дорожка как будто бы для нас расстелется по штилю. Растают, как мираж, унылые эрзацы безликих наших и достопочтенных буден, и будет нам с тобой восторженно казаться, что было так всегда и только так и будет.
Но жизнь стоглазым Аргусом свои посты расставила, и карамелька августа во рту почти растаяла. Едва ли нам запомнятся все эти пальмы-фикусы, но нам до гроба полниться той карамельки привкусом.
Мы провезем его по шпалам и бетонке, ненужный южный хлам швырнем на антресоли, но серость наших дней и наших душ потемки теперь белым-белы от черноморской соли. Осыплется листва царицынского леса, снега запорошат останкинские ночи, но будут нам светить сквозь снежную завесу и Гагры, и Мисхор, и Туапсе, и Сочи...
ascon
ПЕСЕНКА О МОСКОВСКОМ ТРАМВАЕ
Раскрасавец двадцатых годов, Позабывший про старость и раны, Он и нынче, представьте, готов Нам служить неустанно.
Он когда-то гремел и блистал, На него любоваться ходили. А потом он устал и отстал, И его позабыли.
По проспектам бежать не дают, В переулках дожить разрешают, Громких песен о нем не поют, Со смешком провожают.
Но по улицам через мосты Он бежит, дребезжит и бодрится И с горячей ладони Москвы Все сойти не решится.
Лантина
В ту ночь, когда Москву обшарил первый ливень, Я, брошенный к столу предчувствием беды, В дрожащей полутьме рукой дрожащей вывел: "Дождь смоет все следы... дождь смоет все следы..."
Четырежды падут все вехи и устои, Исчезнут города, осыпятся сады, Но что бы ни стряслось, тревожиться не стоит - Дождь смоет все следы... дождь смоет все следы...
Ведь время - тоже дождь, который вечно длится, Который не щадит ни женщин, ни мужчин. Он хлещет наугад по крышам и по лицам, По инею волос, и кружевам морщин.
И, сколько б ты ни жил, в какой бы ни был силе, И кто бы ни склонял тебя на все лады, И сколько б ни вело следов к твоей могиле - Дождь смоет все следы. дождь смоет все следы.
Так думал я, когда от грома задрожали Промокшие дворы. И два моих птенца, Которых мы с тобой так рано нарожали, Устроили галдеж перед лицом отца.
И понял я в тот миг, от ливня изнывая, Что детский этот крик, ворвавшийся сюда, И есть тот самый след, который несмываем, Который негасим никем и никогда.
...А дождь стучит вовсю. И помощи не просит. Звенящую метлу, зажав в своей горсти, Он драит тротуар, как палубу матросик, И мокрый тротуар, как палуба, блестит.
ascon
Былое нельзя воротить - и печалиться не о чем: у каждой эпохи свои подрастают леса. А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем поужинать в "Яр" заскочить хоть на четверть часа.
Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью: машины нас ждут и ракеты уносят нас вдаль. А всё-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков, хотя б одного, и не будет отныне, - а жаль.
Я кланяюсь низко познания морю безбрежному, разумный свой век, многоопытный век свой любя. А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему, и мы до сих пор всё холопами числим себя.
Победы свои мы ковали не зря и вынашивали, мы всё обрели - и надежную пристань, и свет... А всё-таки жаль: иногда над победами нашими встают пьедесталы, которые выше побед.
Москва, ты не веришь слезам - это время проверило, железное мужество, твердость и сила во всем. Но если бы ты в наши слезы однажды поверила, ни нам, ни тебе не пришлось бы грустить о былом.
Былое нельзя воротить... Выхожу я на улицу и вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается... Ах, завтра, наверное, что-нибудь произойдет!
Лантина
Золотого муската приму, Пальцы стисну - аж хрустнут фаланги... Мой курносый седеющий ангел, мы с тобой еще будем в Крыму.
Нас еще изабеллы лоза исцелит от столичного сплина,- лишь бы старость не горбила спину, лишь бы солнце слепило глаза.
Где бы век ни пришлось куковать, сколько б жизнь ни расставила вешек,- как соленый миндальный орешек, нам с тобой еще Крым смаковать.
Отпускные деньки коротки, но они повторятся, ей-Богу!- лишь бы смерть не пристроилась в ногу, лишь бы жизнь не брала за грудки.
Уроженцы рождественских стуж, накануне отъезда в столицу мы свои посмуглевшие лица запрокинем под солнечный душ.
Ни айву не хочу. ни хурму,- лишь бы море под солнцем искрило, лищь бы знать, уезжая из Крыма: мы с тобой еще будем в Крыму!
ascon
Над нашими домами разносится набат, и затемненье улицы одело. Ты научи любви, Арбат, а дальше - дальше наше дело.
Гляжу на двор арбатский, надежды не тая, вся жизнь моя встает перед глазами. Прощай, Москва, душа твоя всегда-всегда пребудет с нами!
Расписки за винтовки с нас взяли писаря, но долю себе выбрали мы сами. Прощай, Москва, душа твоя всегда-всегда пребудет с нами!
Лантина
Как-то раз забрел я в Сохо и струхнул там не на шутку: мы такими в жисть не будем, мы мораль блюдем не ту. Стало мне ужасно плохо - там и местному-то жутко, а простым советским людям там совсем невмоготу.
Там на фото что ни девушка - будто ей одеться не во что. Срамоту эту кромешную не приемлю, же конечно, я. Но смотрел ее подолгу я, ибо полон чувством долга я всем поведать, кто не видели, чтоб, как я, возненавидели.
Значит, так: однажды в Сохо, где из секса воздух соткан, где девица, если в блузке, то под блузкою - гола. Вся налившаяся соком подошла ко мне красотка - девка, стало быть, по-русски, а по-аглицки - "герла".
И сжимает она локоть мне: мол, не скучно ли вам в Лондоне, и глядит так обольщающе, так мне много обещающе... Но, ее не слыша лепета, я стою такой бестрепетный и сжимаю хваткой львиною восемь пенсов с половиною.
Я налево, я направо - и она туда ж, отрава. А в ногах - как будто вата, все напрасно - я горю! А она мне шепчет страстно: "Ах, какой вы строгий, право! Вы, наверно, консерватор?" "Нет, я русский", - говорю.
Она грудь в меня направила - а у меня другие правила. Уж она от страсти корчится - а мне совсем ее не хочется. От нее несет немыслимо чем-то вроде "Диориссимо", но меня тошнит от запаха загнивающего Запада.
Озарен моральным светом, опасаясь жуткой драмы, объяснил я ей по-русски в этот вечер роковой, что на белом свете этом окромя жены и мамы и общественной нагрузки мне не надо никого.
Вся горячая и юная, как вослед она мне плюнула! Что-то крикнула, родимая, страшно непереводимое. Но, на дурь ее не сетуя, я пошел из Сохо этого, той девицею не понятый, но с головою гордо поднятой!
P.S.
Об ее припомнив теле, я слюну украдкой вытер: от таких - скажи на милость! - как себя я огражу? Я весь день провел в отеле, я один боялся выйти, а уж что мне ночью снилось - никому не расскажу.
ascon
...Было небо в голубиной ясности, Но сердца от холода свело: - Граждане, Отечество в опасности! Граждане, Отечество в опасности! Танки входят в Царское Село!
На недельку, до второго Я уеду в Комарово
Лантина
Когда, свои снега в гулянье прокутив, январь обронит дождь, как сущую безделицу, мне харьковская ночь насвищет тот мотив, что душу бередит и надвое не делится.
На вымокшей Сумской, не ведая родства, вне суетной молвы, вне пошлого и ложного два ангела земных, два зимних божества сольются впереди в единство невозможное.
Наутро я в себе замечу их следы, ступлю на них - и вот, казня меня и милуя, две радости мои и две мои беды сплетутся за спиной в единство шестикрылое.
И вертикальный вихрь шуршащих этих крыл со мною взмоет ввысь упруго и напористо над россыпями лиц, которые открыл, над ледяным дождем, который ночью лил, и бросит на вокзал перед отходом поезда.
Вокзальные часы ударят десять раз, ударят, как звонарь на колокольной звоннице, и увлажнит глаза прощальный шелест фраз, и лязгнут буфера, и поезд с места тронется.
Все канет в темноту - и ты, и он, и вы, и тающий перрон, и с ним такая жаркая, клокочущая (ах!), недолгая (увы!), хмельная благодать полуночного Харькова.
В Африке, в районе Сенегала, Европейцам — форменный бардак: Женщины хоть носят покрывала, А мужчины ходят просто так.
Лантина
На аглицких часах английский пробил час. Бог с аглицких небес английской внемлет пастве. Любимая моя, я от тебя сейчас за тридевять земель и в тридесятом царстве.
Его я пересек и вдоль и поперек, полна моя душа, пусты мои карманы. Туманный Альбион - он так меня берег, что я не увидал ни одного тумана.
Мне в Лондоне теперь знаком любой квартал, меня берут в полон старинные фасады. Я с Диккенсом вчера весь вечер проболтал, а завтра на обед я приглашен к Форсайтам.
Английский пробил час на аглицких часах... Я писем не пишу, но только вы поверьте - я очень скоро сам в потрепанных джинсах влечу в наш старый дом, как письмецо в конверте.
И двери распахну, и задохнусь от слез, и дети закричат, и мама тихо ахнет, и где-то за стеной соседский тявкнет пес, почуяв, что в дому нерусским духом пахнет.
ascon
Бьётся в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза. Про тебя мне шептали кусты В белоснежных полях под Москвой, Я хочу, чтоб услышала ты, Как тоскует мой голос живой. Я хочу, чтоб услышала ты, Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко, Между нами снега и снега. До тебя мне дойти нелегко, А до смерти - четыре шага. Пой, гармоника, вьюге назло, Заплутавшее счастье зови. Мне в холодной землянке тепло От твоей негасимой любви. Мне в холодной землянке тепло От твоей негасимой любви.
Бьётся в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза. Про тебя мне шептали кусты В белоснежных полях под Москвой, Я хочу, чтоб услышала ты, Как тоскует мой голос живой. Я хочу, чтоб услышала ты, Как тоскует мой голос живой.
Лантина
Нида, малая точка на Куршской косе, где - ах, кабы я мог! - навсегда бы осел и ходил бы ночами на дюны, пил бы горькую водку в кромешной тоске и заезжих бы женщин любил на песке, пока юный еще, пока юный...
Пока юный еще, все победы - не те. В мельтешении дел, в городской маете не обретши ни душу, ни тело, жил и был бы на Ниде, как вольный казак. Ничего бы не делал. Точнее сказать - ах, чего бы я только не делал!
Есть блаженное дело: закутаться в плащ и отправиться ночью на вымерший пляж, неухоженный и охладелый. И, как брошенный пес в опустевшем дому, побродить по песку одному, одному, - это тоже блаженное дело.
...Мне бы сдунула Нида морщины со лба, как сухую листву. Но паскуда-судьба мне мои не отпустит печали. Все персты у судьбы указательные - повинуясь перстам, встану затемно я и мотор заведу, и отчалю.
Будет утро бодрить, как сухое вино, будет, словно в романсе, туманно оно. Будет сердце сжиматься от горя. Я промчусь по косе, как лихой катерок, и затылок погладит сырой ветерок, долетевший с Балтийского моря.
ascon
Назвалась ты не сразу столицей, Но свои отстояла права. По полям, по краям, по крупицам Собирала Россию Москва. Нам от предков досталась в наследство Бесшабашность потешных полков, Удалое российское детство На пороге суровых веков.
Лантина
Снега выпадают и денно и нощно, Стремятся на землю, дома огибая. По городу бродят и денно и нощно Я, черная птица, и ты, голубая.
Над Ригой шумят, шелестят снегопады, Утопли дороги, недвижны трамваи. Сидят на перилах чугунной ограды Я, черная птица, и ты, голубая.
Согласно прогнозу последних известий, Неделю нам жить, во снегах утопая. А в городе вести: скитаются вместе Та, черная птица, и та, голубая.
Две птицы скитаются в зарослях белых, Высокие горла в снегу выгибая. Две птицы молчащих. Наверное, беглых! Я - черная птица, а ты - голубая.
Качаются лампочки сторожевые, Качаются дворники, снег выгребая. Молчащие, беглые, полуживые, Я - черная птица, и ты - голубая,
Снега выпадают и денно и нощно, Стремятся на землю, дома огибая. По городу бродят и денно и нощно Я, черная птица, и ты, голубая.
Снега, снегопады, великие снеги! По самые горла в снегу утопая, Бежали и бродят - ах, в кои-то веки - Та, черная птица, и та, голубая.
ascon
Одеты в солнечном Тироле Зимой с иголочки леса. Здесь жили сказочные тролли, Здесь мы творили чудеса.
Здесь горы в белых облаках. Пора больших тревог… Горит в заснеженных сердцах Альпийский огонёк.