Ну наконец-то.

Сегодня экономический рост в стране снова прерван – во многом он вызван внешними причинами. Усложняющаяся геополитическая обстановка и обострение отношений России с США грозят сделать это прерывание неприемлемо длительным. Это новый глобальный вызов, перед которым стоит современная Россия. Ответом на него должна стать доктрина мобилизационной экономики.Актуальность импортозамещения и неадекватность неолиберальной экономической идеологии

Главная проблема нынешнего периода состоит в том, чтобы наметить и оказать содействие росту импортозамещающих производств. Курс на импортозамещение нужно рассматривать не только как тактический маневр в ответ на санкционную политику Запада после известных смелых акций президента России в 2014 году, но и как долгосрочную стратегию развития, обусловленную фундаментальными факторами мирового развития. Речь идет об объективно обусловленном этапе деглобализации, вызванном исчерпанием возможностей нынешнего пятого информационного технологического уклада. Современный затяжной мировой кризис – это кризис падения эффективности инвестиций в информационные технологии. Капитал ищет новые прибыльные направления инвестирования и находит их в комплексе технологий шестого ТУ. В настоящее время они получают название NBIC (нано-био-инфо-когнитивные) технологии. Их полномасштабное внедрение будет означать пересмотр фундаментальных основ производственных процессов в обрабатывающей промышленности, переход к «киберфизическому» или «интеллектуальному» производству. Новая индустриализация ведет к пересмотру ритуальных догм о пользе экспортоориентированной модели развития в виде встраивания отечественных производителей в глобальные технологические цепочки. На этапе освоения нового технологического уклада и распада мировой системы разделения труда с сопутствующим переходом к региональным валютным зонам, будет происходить отказ от глобализации. США уже осуществляют реиндустриализацию своей экономики с помощью решоринга – возврата ранее вывезенных зарубеж (в Китай) производственных предприятий.

Между тем «Основные направления деятельности правительства Российской Федерации на период до 2018 года», утвержденные председателем правительства Дмитрием Медведевым 14 мая 2015 года, по-прежнему не предусматривают конкретных мер по стимулированию импортозамещения. Фактически идеология и риторика правительства осталась прежними – предполагается создать комфортные условия для производства, и оно само вырастет. Эта же экономическая философия была воспроизведена правительственными чиновниками на XIX Петербургском международном экономическом форуме. На фоне запросов бизнеса на внятную государственную экономическую политику с четкими ориентирами вплоть до народнохозяйственных планов, от правительства вновь слышны ритуальные заклинания про важность институтов для экономического роста. Однако это принципиальная ошибка – [b]само по себе производство в нынешних условиях не вырастет; его надо целевым образом выращивать, что возможно только в рамках мобилизационной экономики. Концептуальная беспомощность правительственных экономистов связана с безраздельным господством в их среде морально устаревших и неадекватных современным реалиям экономических теорий неолиберального толка.

В последнее время обострились идейные споры о выборе альтернативного пути развития. Несмотря на «тектонические процессы глобальной трансформации», происходящие в последние годы, неолиберальный экономический курс, осуществляемый финансово-экономическим блоком правительства, зиждется на двух абсолютно устаревших доктринах – монетаризме и экономике предложения. В настоящее время прагматическая суть этих теорий, закрепленная в «Вашингтонском консенсусе», по-прежнему используется для контроля экономической политики России. Например, Владимир Мау и Алексей Улюкаев недвусмысленно утверждают: «…опасно применительно к развивающимся странам делать вывод о целесообразности отказа от базовых принципов "Вашингтонского консенсуса", то есть снятия с повестки дня вопросов макроэкономической стабильности и обеспечения благоприятного предпринимательского климата»

Как известно, монетарная доктрина составила главный символ веры гайдаровских реформ. Но до сих пор, несмотря на многократную компрометацию основных положений монетаризма применительно к российской практике, он остается в арсенале идеологем экономической политики. Последними проявлениями неадекватности монетарной доктрины в деятельности ЦБ России стали печально известные инициативы осени 2014 года о переходе к таргетированию инфляции при отпуске курса рубля в свободное плавание. Абсурдность такой политики была немедленно выявлена на практике. Высокая импортная зависимость российской экономики вкупе с обвалом рубля (всецело по вине того же руководства ЦБР - Хрюнделю нa зaметку!) разогнали инфляцию до двузначных значений. Сопутствующее повышение ключевой ставки ЦБ до 17%, якобы для сдерживания инфляции, привело к лавинообразному сокращению кредитной активности банковской системы, параличу инвестиций в реальном секторе. А в основе этого ожидаемого провала – ложная идея монетаризма о возможности управления денежной сферой с помощью примитивных средств контроля за денежной массой.

Другой несостоятельной доктриной, лежащей в основе современного управления экономикой России, является так называемая «экономика предложения». Основной смысл этой теории сводится к ослаблению административных ограничений для ведения бизнеса, снижению государственного регулирования экономикой для высвобождения предпринимательской инициативы, стимулирования инвестиций и экономического роста.

Основные реформаторские инициативы правительства, осуществленные в русле «экономики предложения» в последние годы (административная реформа, монетизация льгот, дальнейшая приватизация и попытки расчленения естественных монополий, сокращение государственного аппарата, снижение административных барьеров для бизнеса на рынках, либерализация сферы социальных услуг, бесконечные мероприятия по поддержке малого бизнеса, и пр.) направлены, по мнению их авторов, на улучшение инвестиционного климата в стране, активизацию предпринимательского потенциала, создание рабочих мест и пр. Однако парадоксальным образом, все эти мероприятия по снижению роли государства приводили к дальнейшему росту бюрократизма государственного аппарата.
Сложилась своеобразная «институциональная ловушка» либерального курса реформ: чем интенсивнее осуществляются антиэтатистские реформы во имя целей эффективной рыночной экономики, тем сильнее зависимость экономических агентов от государства и тем выше социальное неравенство и несправедливость. Стремление избавиться от левиафана-государства, ограничивающего предпринимательскую свободу, во имя достижения рыночной гармонии справедливых цен и факторных доходов породило к жизни еще более чудовищного левиафана, поставленного на службу монополистическим группировкам. Это признают все, включая самих неолиберальных экономистов.
Бывший министр финансов из неолиберальной команды Михаил Задорнов констатирует, что государство в России «не выполняет свои базовые регуляторные функции» и нередко не защищает должным образом даже жизнь и здоровье людей. При этом государство активно вмешивается в хозяйственную деятельность, что негативно сказывается на развитии бизнеса. Государство в России прямо участвует, в той или иной мере пытается участвовать как именно субъект хозяйственной деятельности практически во всех основных сферах деятельности». Однако такое положение вещей существует на фоне безраздельного господства неолибералов у руля управления экономикой России вот уже более 20 лет! В результате непрерывных усилий рыночных реформаторов по приватизации и снижению государственного регулирования построена бюрократическая и коррупционная система неэффективного государства.
Может быть, стоит поставить вопрос иначе? Если либерализация хозяйственной жизни приводит к усилению власти бюрократии и олигархии, то не может ли противоположный процесс, т.е. увеличение роли государства и степени государственного регулирования, наоборот, способствовать дебюрократизации и усилению социальной направленности экономики. Если замена рыночными институтами и процессами определенных сфер экономики, составлявшими ранее сферу государственного регулирования, привело к усилению власти государственно-монополистических кланов над остальным населением, то возврат к нерыночным формам управления должен ослабить роль бюрократии и способствовать повышению «степени равновесности» рынков.
Надо вспомнить, что представители российской экономической мысли всегда отводили государству не просто роль «ночного сторожа», а видели в нем организатора экономического пространства. Потому роль государства в экономике в России никогда не сводилась к проблеме обеспечения общественными благами (оборона, правопорядок, начальное образование) как в англосаксонских странах. Российское государственное хозяйствование отвечало за огромное количество смешанных благ (вышеперечисленные транспортные инфраструктурные проекты), которые частный бизнес не мог решить из-за элементарных проблем огромных расстояний и скомканного периода первоначального накопления капитала. Приходится только удивляться некоторым «научным разработкам» по развитию институтов рынка в богом забытых глубинках современной России, авторы которых доказывают плодотворность снижения налогового бремени или административных барьеров для бизнеса (как правило, мелкого!) в целях активизации экономики региона, забывая о разбитых дорогах, разрушенных рельсах, уворованных проводах электросетей и прогнившей (в буквальном смысле) социальной инфраструктуре.
Таким образом, разгул монетаризма и экономики предложения в качестве идеологической основы для проведения экономической политики связан с удобством этих доктрин для обслуживания интересов сформировавшейся в России за годы «реформ» офшорной олигархии, с одной стороны, и заинтересованностью международного капитала в ее проведении, с другой. Декларируя необходимость самоустранения государства от регулирования экономики, сводя функции государства к защите прав частной собственности и регулированию денежной массы, монетаризм и экономика предложения стали подходящим идеологическим обоснованием для превращения России в страну периферийного капитализма.
Неолиберальная критика мобилизационного сценария
По мере того как неолиберальные рецепты экономической политики доказывают свою неадекватность современным реалиям, возрастает актуальность и настоятельная необходимость перехода к мобилизационному варианту. Господствующие неолиберальные идеологи стремятся всеми силами скомпрометировать данный путь экономического развития.
Алексей Кудрин с сожалением замечает: «Россия вынуждена предпринимать шаги, которыt опираются на государственный и административный секторы. Таким образом, мы находимся на пути создания мобилизационной модели экономики». Кудрин по-прежнему с оптимизмом смотрит на возможность сохранения места России в международной кооперации.
Евгений Ясин дает следующую критическую оценку мобилизационному сценарию: «Мобилизационный сценарий предполагает концентрацию внутренних ресурсов для инвестиций, организацию импортозамещающих производств, рост военной составляющей экономики и бюджета. Однако упор на импортозамещение в условиях ограничения внешних связей означает курс на упрощение экономики и поддержку неэффективных производителей. После кратковременного подъема этот сценарий ведет к быстрому истощению ресурсов, распаду связей, перекачке ресурсов сначала с потребления на госинвестиции, потом от эффективных к неэффективным предприятиям путем повышения налогов, субсидирования проектов» Проанализируем основные явные моменты и скрытые подтексты этих сентенций.
Во-первых, тщательно избегается такой момент как источники концентрации внутренних ресурсов. Откуда они возьмутся? Только в результате устранения оттока капитала за рубеж и повышения налогообложения богатых слоев населения! Такой способ мобилизации, разумеется, не соответствует сложившимся установкам экономической политики!
Во-вторых, почему «упор на импортозамещение» должен происходить «в условиях ограничения внешних связей»? И почему этот курс обязательно приведет к «упрощению экономики»?
Начнем с последнего. Упрощение экономики – это сокращение технологических цепочек по производству конечной продукции, сокращение общей номенклатуры продукции, снижение уровня разделения труда. Поскольку импортозамещение в обрабатывающей промышленности, и, особенно, в машиностроении означает замену зарубежных технологических цепочек отечественными, то происходит, наоборот, «усложнение» отечественной экономики. А вот действительное «упрощение» произошло в результате непродуманной политики открытости экономики России, когда большинство отечественных технологических цепочек полного цикла оказались раздробленными и уничтоженными, а основная доля производимой добавленной стоимости оказалась в руках зарубежных конкурентов. Например, последнее достижение российского авиапрома Сухой Суперджет на 80% состоит из зарубежных комплектующих. По сути, это такое же «достижение» как новый российский автопром на основе «отверточной сборки».
Поэтому, опасаясь импортозамещения, наши неолибералы фактически опасаются, что российские производители восстановят разрушенные в 90-е годы технологические цепочки, перераспределят в свою пользу очаги создания добавленной стоимости и выйдут из под контроля глобальных ТНК. Под «упрощением экономики» отечественные сторонники глобализма подразумевают отказ отечественных компаний от роли незначительных поставщиков в глобальных технологических цепочках ТНК и превращение в независимых генераторов технологических инноваций, контролирующих полный технологический цикл.
Но самое важное, неолиберальное мировоззрение не может воспринять закат глобализма в виде мировой долларовой зоны и единой системы разделения труда во главе с США. Деглобализация и регионализация мировой экономики приведет к рождению принципиально иных подходов и оценочных критериев импортозамещения. Те предприятия, которые были успешны и эффективны в рамках одной системы разделения труда, перестанут быть таковыми в другой.
Вырваться из мальтузианской ловушки: почему недостаточна ставка на институты
В условиях исчерпания глобализации как метода сохранения эффективности инвестиций отживающего технологического уклада в мире начинает преобладать тенденция к деглобализации и регионализации. Сопутствующие периоду глобализации либеральные рецепты экономической политики также отходят в прошлое и уступают место новому государственному регулированию, направленному на поддержку неоиндустриализации. Россия значительно отстает от развитых стран в построении очагов роста передовых технологических отраслей. Следование неолиберальным рецептам привело к тому, что страна попала в специфический режим развития, который можно назвать «новой мальтузианской ловушкой», когда на фоне низкого объема производств и душевого дохода отсутствуют стимулы и возможности к внедрению новых технологий. Мировая история показывает, что человечество находилось в тисках мальтузианской ловушки около 10 тыс. лет со времен неолита. Попав в такое состояние, страна рискует надолго, если не навсегда, остаться в неэффективном состоянии. В этом состоит главная опасность установившегося воспроизводственного режима. Мировой опыт показывает, что выйти из мальтузианской ловушки Великобритании и другим передовым странам Европы удалось благодаря проведению в жизнь жесткой либертарианской модели развития, что явилось основанием для применения этого идеологического и теоретического шаблона к России. Однако такая механистичная экстраполяция является не просто неправомерной, но и в корне ошибочной.
Разница между новой мальтузианской ловушкой, в которой оказалась Россия, и классической мальтузианской ловушкой состоит в разном состоянии рынков труда и капитала. Если Великобритания и страны Западной Европы в колониальный период получили возможность разгружать свои рынки труда за счет вывоза избыточной рабочей силы в колонии на фоне огромных прибылей и их аккумулирования внутри метрополий, то Россия сегодня не может столь же легко избавиться от «лишних» рабочих рук на фоне постоянного катастрофического оттока капитала за пределы страны. В таких условиях традиционные рецепты либертарианской модели не работают. Фактически речь идет о том, что Россия представляет собой экономику с внешнеэкономической дырой, из которой вытекает накапливаемый капитал, оставляя страну с массой обедневших людей и порождаемых этим фактом комплексом социальных проблем.
Поэтому недостаточно следовать модным правительственным рекомендациям по налаживанию институтов рынка для обеспечения роста. «Заимствование готовых эффективных институтов у стран более ранней индустриализации позволяет выстроить их гораздо быстрее, устранить так называемые барьеры для роста и достигнуть на этой основе более высоких темпов развития. В этом смысле можно говорить о получении странами поздней индустриализации извне неких институциональных знаний. Однако внедрения капиталистических институтов самих по себе не достаточно для обеспечения взрывного развития стран поздней индустриализации. Если бы внедрялись только институты, то стране пришлось бы пройти тот многовековой путь, который прошла в свое время Британия». Однако это в России в настоящее не происходит и не может произойти. Это связано с перемещением капитала и технологий из развитых стран в страны поздней индустриализации. В условиях чрезмерной открытости экономики Россия импортирует не только устаревающие технологии, но и соответствующие второсортные институты. Например, в декабре 2014 года американская фирма Abbott приобрела российскую фармацевтическую компанию «Верафарм», производственные мощности которой находятся в Воронеже. Американцы заплатили 21 млрд руб. за этот российский «актив», обещав провести модернизацию производства. На предприятии трудятся около 2 тыс. человек. Как сообщают СМИ, трудовой коллектив без излишнего шума присоединился к антироссийским санкциям, которые ввели против нашей страны власти США и представители Евросоюза. Работники «Верафарма» поставили свои подписи под так называемым «кодексом чести» компании, неведомыми путями документ оказался в интернете. Олег Паводков, депутат Госдумы, дал следующую характеристику действиям иностранной фармацевтической компании: «Это полностью противоречит российскому законодательству от начала и до конца. У нас есть право на труд, право на защиту, все наши права прописаны Конституцией, и у нас нет таких оснований, если человек не поддерживает те или иные санкции, он может быть уволен с работы. Это жесточайшее вмешательство в Конституцию нашей страны». Очевидно, что иностранный капитал несет в отсталые страны совсем не те технологии и институты, которые он устанавливает в развитых странах базирования. Пресловутые «двойные стандарты» гарантируют перенос устаревающих технологий, закрепляющих зависимое положение развивающихся стран-реципиентов, и не ведут к созданию прогрессивных институтов.
Представление о том, что либеральная модель развития является единственно возможным и правильным способом конструирования национальной экономики основано на игнорировании последних достижений современной экономической мысли. Например, эволюционная теория экономической политики недвусмысленно указывает на то, что методы регулирования должны принципиально различаться в зависимости от стадии развития национальной экономики. Никаких универсальных рецептов для стран, находящихся на разных этапах построения рыночной экономики, не существует и не может существовать. Весь мировой опыт показывает, что абсолютно все страны, достигшие значительных экономических успехов, использовали сложные стратегии, сочетающие либеральные и мобилизационные принципы развития. Это Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур и Китай. Россия должна идти по этому пути. Попытка следовать упрощенным либеральным схемам лишь обострила изъяны режима новой мальтузианской ловушки.
Главная опасность либертарианской модели состоит в том, что она настраивает высший истеблишмент на создание эффективных институтов, что может занять десятилетия, если не столетия. И лишь после этого народ вправе ожидать видимых экономических успехов. Между тем современная теория институциональных ловушек, созданная в России на переломе XX и XXI веков, утверждает, что экономический рост сам по себе выступает источником прогрессивных институциональных изменений. Таким образом, именно запуск производства и экономического роста является залогом успеха всей экономической модели, которая должна совершенствоваться по мере нарастания экономических успехов. Более того, современная теория реформ (Полтерович В.М. Элементы теории реформ. — М.: Издательство «Экономика», 2007), созданная совместными усилиями отечественных и западных экономистов, говорит о том, что для всестороннего экономического прогресса страна нуждается в достаточно длительном и устойчивом экономическом росте – высокие темпы роста (не менее 5-7% в год) должны наблюдаться не менее 10–12 лет. Опыт показывает, что наличие такой траектории в начале XXI века позволили России преодолеть некоторые хронические проблемы, что давало надежду на последующий технологический и социальный прогресс. Однако сегодня экономический рост в стране снова прерван – во многом он вызван внешними причинами. Усложняющаяся геополитическая обстановка и обострение отношений России с США грозят сделать это прерывание неприемлемо длительным. Это новый глобальный вызов, перед которым стоит современная Россия. Ответом на него должна стать доктрина мобилизационной экономики.
Мобилизационная экономика — это способ достижения экономического суверенитета, при котором основные ресурсы могут быть спланированы и организованы государственной властью таким образом, чтобы успешно противостоять внутренним и внешним угрозам существования страны.
Мобилизационная модель экономики с мощным государственным сектором и развитым государственно-частным партнерством – единственный способ совершить очередной технологический рывок и сохранить субъектность в наступающем периоде глобальных трансформаций.
За последние 25 лет российское производство по большинству товарных позиций уступает иностранным производителям, в связи с чем отсутствие барьеров на рынке ведет к вытеснению отечественных предприятий и замене их иностранными компаниями. Изменить эту ситуацию в рамках либеральной модели принципиально невозможно, ибо нельзя повысить эффективность производства, не имея этого производства; нельзя производить хорошие товары, не производя никаких товаров. Сдвинуться с мертвой точки можно только за счет продуманной временной защиты отечественного производителя от иностранной конкуренции и оказания ему адресной финансовой и организационной помощи. Это возможно только в рамках мобилизационной модели экономики. Экономические принципы мобилизационной экономики:

1. Определение конкретных точек роста национальной экономики – фабрик, заводов и предприятий, способных обеспечить рывок в производстве стратегических товаров и услуг;
2. Мобилизация материальных, финансовых и организационных ресурсов для поддержки выбранных точек роста – предоставление централизованной помощи стратегическим предприятиям;
3. Обеспечение нормальной работы точек роста – устранение иностранных конкурентов, охрана отечественного товарного рынка;
4. Контроль конечных результатов деятельности точек роста – ассортимента, количества и качества выпускаемой стратегическими предприятиями продукции.
5. Высокая централизация принимаемых экономических решений – мобилизация и последующее распределение ресурсов в направлении конкретных «точек роста» осуществляется из единого центра – Антикризисного штаба.
По мере нормализации ситуации программа мобилизационной экономики должна постепенно сворачиваться путем отказа от поддержки точек роста, которые к тому времени обретут конкурентоспособность даже по сравнению с лучшими иностранными производителями.
Таким образом, мобилизационная экономика должна стать тем передаточным механизмом, который позволит напрямую преобразовать разнообразные ресурсы страны в конечные товары и услуги. В дальнейшем активный экономический рост станет залогом последующих прогрессивных институциональных изменений.