Из давнего..
Скупой дважды платит.
Любанька собиралась на рынок. Пока она одевалась, прихорашивалась перед зеркалом, в голове у неё щёлкал калькулятор старого типа. Щёлк-щёлк – крутились, ездили туда-сюда кругляшки. «Самый дешёвый майонез – десять рублей. Банка маленькая, но за большую вдвойне платить. Чай можно купить дешевый, в пакетиках – «Баловень». Все они на вкус одинаковые. Пётр не заметит разницы, когда баловаться будет». Довольная своей остротой Любанька хихикнула.
Нанеся последний штрих косметическим карандашом, взмахнув напоследок пуховкой, женщина ослепительно улыбнулась своему отражению в зеркале, но как только она отвернулась от него, улыбка тут же растаяла. Петя требовал купить сахар, хотя Любанька неоднократно намекала и довольно прозрачно, что сахар вреден. Прямо, как маленький ребёнок! Щёлк-щёлк – стукнули костяшки от счётов в голове. Восемнадцать пятьдесят. Жалко, на вес не продают песок. Почему все мужики избалованные сладкоежки и одновременно жадные? Пётр не желал пить чай без сахара, не прикасался к салату, заправленному растительным маслом. Избаловала его мамаша. Ну что ж, Любанька постепенно его отучит от таких запросов. И надо, наконец, настоять, чтобы он прекратил отдавать часть зарплаты своей старухе-матери. Много ли надо карге?
Люба искала пакет. Их накопилось немало: один порезан, у другого оторвалась ручка, третий вроде приличный. Рисунок стёрся, но это не беда. Женщина раздвинула стенки пакета и с сомнением покачала головой: дно усеяно мельчайшими дырочками.
«Ладно, ещё раз схожу и выброшу. Другие пакеты найду для чего приспособить».
Любанька совершенно успокоилась. Петя просил салат под «шубой», для этого нужна селёдка. Обойдётся без неё, а «шуба» будет. Женщина ухмыльнулась. Слава богу, морковь, картофель, свёкла свои, покупать не надо. Отварит, потрёт, сверху майонезом немножко помажет. Как Пётр деньги выдаёт, так она его и кормит. А то выдумал: одну часть кладёт Любе на стол, вторую оставляет себе, третья часть денег уходит его маме.
Любанька, женщина видная, но на мужиков ей не везло – одни жадюги попадались. Сколько она их перебрала – пальцев на двух руках не хватит. Через один-два месяца гражданские мужья бесследно исчезали или Люба сама выгоняла их с треском. Почему ей не везёт? Люба с ума сходила от зависти и злости, глядя на соседок по лестничной площадке. Они имели или богатого любовника, или покладистого мужа, приносящего регулярно деньги в семью.
Женщина тщательно закрыла двери на три замка и отправилась на рынок. Вспомнился ей предыдущий гражданский муж Гена. Люба ядовито усмехнулась и потрогала золотую серёжку, висящую в ухе. На Любаньку моментально западали мужчины. Симпатичная, с пышной грудью, с крутыми бёдрами, она имела поверхностно лёгкий, смешливый характер, и в свои сорок два года могла дать фору любой молодке. Генка, конечно, увлёкся Любанькой. Если она захочет, ни один мужчина не устоит, даже самый верный муж. Люба потребовала от него подтверждения его любви – золотые серёжки. Она подняла руку и ещё раз прикоснулась к украшению в ухе. Ну и что же, что серёжки были уже не те, а другие.
Генка через месяц ушёл от неё к молодой. Люба выследила, где живёт соперница и побежала драть ей космы, предварительно крепко выпив. Ну не могла она допустить, чтобы её лопухом–Генкой пользовалась другая. В подъезде разлучницы Любаньку ограбили: сняли серёжки, шапку, отобрали кошелёк. Сумма в нём находилась небольшая – двадцать рублей. Ну и что? Это тоже деньги. Она потребовала с Генки двести рублей. Не обязательно знать этому тюфяку, какая сумма лежала в кошельке. Настояла, чтобы он купил ей новую норковую шапку и золотые серёжки. Раз он серёжки подарил, значит, они её собственность, а если она лишилась своей собственности по Генкиной вине, пусть раскошеливается. Ведь, если Генка не ушёл бы к лахудре, Люба не пошла бы к ней разбираться на ночь глядя, и её бы не ограбили. Этот стреноженный телок оплатил ей всё и ещё извинился. Правильно сделал потому, что дёшево отделался.
Незаметно как, Люба почти дошла до рынка. Три остановки, какая чепуха, зато за проезд не надо платить. Она предпочитала ходить на рынок, чем переплачивать в ближайшем маркете. Порой ей хотелось показать кукиш хозяину маркета, хотя она его совсем не знала: «Вот, мол, вам мои деньги!» Прогремел пятый по счёту трамвай, обогнавший Любаньку. Она всё же не удержалась и сложила недвусмысленную фигуру из пальцев в кармане своего плаща в след уходящему транспорту.
Перейдя дорогу, женщина поторговалась с продавцом фруктов, но не купила их. Проплыла павой по рядам с конфетами и печеньями. Обычно зазывавшие прохожих продавцы, на этот раз, собравшись кучкой, что-то горячо обсуждали.
«Вороны», - презрительно подумала о них Любанька и, оглянувшись, как бы ненароком, запустила шаловливую ручку в ящичек с конфетами, захватила горсть и сунула в карман.
«Надо в следующий раз повторить, - размышляла она, завернув за угол и выудив конфеты из кармана. – Только брать не карамель, а шоколадные».
У Любашки горячо и молодо билось сердце. Женщина была в упоении от себя. Казалась, она может объегорить весь мир. Делая покупки, Люба старательно заранее подсчитывала сумму, внимательно смотрела на весы, на несколько раз пересчитывала сдачу. Ей сказочно повезло, перед самым выходом с рынка она приобрела уценённый хлеб. Подумаешь - чёрствый! Зубы-то есть.
Излучая радость и довольство собой за сегодняшний поход на рынок, Любаша раздавала обворожительные улыбки проходящим мужчинам. Те оборачивались, тоже улыбались, приосанивались, некоторые подмигивали. Они чувствовали испускаемые ею флюиды. Ведь если она в восторге от себя, куда деваться бедным мужчинкам? Им также оставалось лишь тихо млеть от восторга к несравненной Любашке.
Подойдя к подъезду, Люба услышала крик в спину: - Женщина, у вас песок сыпется.
Прервав плавную поступь, она гневно обернулась. Кричал пацан и смеялся. Щенок! Это у неё-то песок сыпется!
- Заткнись, болван! – рявкнула Люба и с достоинством королевы вошла в подъезд.
Дома, закрывшись на все имеющиеся замки, женщина взялась разбирать пакет. Достала хлеб и…. О, ужас! Увидела страшную картину. И залилась горючими слезами от обиды. У баночки майонеза откололось донышко, и майонез растёкся на продукты и дно пакета. Впрочем, дна как такового не было, остался целым лишь угол пакета. Где она так крепко приложилась им? Какое счастье, что ни одна вещь не выпала в образовавшуюся прореху! Но Люба рано обрадовалась, мешок с сахаром прохудился и был пуст. Остатки сахара и майонеза перемешались в углу пакета. Так вот про какой песок толковал пацан. Любанька аккуратно собрала месиво из майонеза и сахара на тарелку, надеясь, что в нём не окажется стекла.
Погоревав ещё немного, она принялась изобретать ужин.
Наступил вечер. Вернулся с работы усталый Пётр.
- Чё поесть? – буркнул с порога.
«Мужикам только бы жрать», - подумала Люба, а вслух сказала, обнажив в улыбке все зубы: - Варенички, мой хороший, ещё твой любимый салат под «шубой».
Пётр подобрел, но был настороже. Он достаточно знал Любу, чтобы понять, когда она присюсюкивает, не жди ничего хорошего.
- Ну-ну, - буркнул он и шлёпнул женщину пониже спины.
Любанька зашлась визгливым смехом, который должен выражать по её понятию безграничное счастье.
Пётр нахмурившись, вяло ковырял в тарелке куски теста.
- Почему вареники сухие? – он отодвинул тарелку в центр стола.
- Масло подсолнечное плеснуть? – сделала озабоченное лицо Любанька.
- Подь ты. Знаешь ведь, я его ненавижу. Сметаны бы положила, масло сливочное или майонез. Мне что ли тебя учить?
- Майонез ушёл на салат, - поджав губы, ответила Люба.
- Ну, давай твой салат.
Женщина с испугом наблюдала за своим сожителем. Он подозрительно оглядел бордовую массу на тарелке, осторожно попробовал протёртые овощи, прожевал, затем стал ожесточённо разрывать салат.
- Почему салат сладкий? – рявкнул Пётр.
- Так свёкла же там, - робко заметила Любаня.
- Где «шуба»?
- Перед носом, ел ты её сейчас, - на лице Любани появилась ехидная усмешка.
-Ты мне под простушку не канай! – сожитель ударил по столу кулаком. – Майонез в салате где? Селёдка где?
Любанька подбоченилась. Нет, каков нахал!
- Селёдка в море, майонез в салате.
- В упор не вижу майонез, - громыхал Пётр. – Ты чего скупердяйничаешь? Это, это не салат, а хрен знает, что. Я тебе деньги дал? Дал! Почему нормальный обед не приготовила?
- Странный ты, Петенька. Какие деньги? Разве это деньги? Так, плата за спальное место, за моё внимание к тебе, за мой уход за тобой. Хочешь хорошо кушать, отдавай зарплату полностью. Жизнь нынче дорогая, за всё платить надо. А одинокую женщину всяк может обидеть. Вот и ты – кричишь на меня, продукты испортил-исковырял мои, в расход, значит, меня ввёл, - ласково ворковала Любанька.
А Петя в этот момент напоминал варёного рака: глаза ошалело вытаращены, а лицо сравнялась со свёклой на тарелке.
- Вот так вот, Петенька, - с торжествующей ухмылкой подвела итог Любаня, ставя перед сожителем кружку с чаем.
Петя глупо моргнул глазами и машинально отхлебнул из кружки, проглотил напиток и оцепенел. Выйдя через некоторое время из прострации, не то зарыдал, не то захохотал, затем резко поднялся из-за стола. Любанька на всякий случай отодвинулась. Мужик прошёл в зал, открыл шифоньер и принялся выкидывать свои вещи на пол. Принёс из прихожей рюкзак и попытался запихать в него комом свои рубашки.
- Петенька, ты, что это удумал? – растерянно пролепетала женщина.
- А? – подняв голову, оторвался от упаковки мужик. – Любка, скажи по-честному, ты мне в чай сахару не навела, потому что в салат его вытряхнула?
Люба в деланном изумлении округлила глаза.
- Ты о чём, любимый?
- Хорёк тебе любимый, - обиженно промолвил несостоявшийся сожитель. – Тот зараз лишь одну курицу утащить может, но от жадности всех передушит.
Он грубо отодвинул всхлипывающую Любаньку и вышел в прихожую.
Матерясь, сожитель открыл один замок за другим. Люба стояла позади него и давилась слезами. Пётр вышел на лестничную площадку. Женщина протянула к нему руки.
- Петенька.
Мужчина спустился со ступенек, затем приостановился и сказал с горечью:
- Стерва ты, Любка. Читал я про один цветок в журнале, красоты он необыкновенной. Сядет на него насекомое, цветок пасть и захлопнет, как капкан. Пропастиной он воняет – подойти невозможно. Так и ты: взгляд притягиваешь, поближе узнаешь – душа отторгает. Вонючая ты дюже, Любка. Десять раз тебе ещё твоя жадность отрыгнётся.
- А ты, а ты, а ты сволочь, - затряслась от злобы Любаша – свет в туалете за собой не выключаешь!
Женщина съехала спиной по дверному косяку на пол и зарыдала в голос, от незаслуженно нанесённой обиды.
КОНЕЦ .
вот же, ёпсель-мопсель.. и в старом рассказе тоже про не выключенное электричество