скрытый текст
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли.
Не слышно на палубе песен,
И Красное Море шумит,
А берег и мрачен и тесен,
Как вспомнишь, так сердце болит.
На баке уж восемь пробило,
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: "Шевелись!"
Товарищ, я вахты не в силах стоять -
Сказал кочегар кочегару,
Огни в моих топках совсем не горят,
В котлах не сдержать мне уж пару.
Пойди заяви ты, что я заболел
И вахту не кончив бросаю,
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил - умираю.
Товарищ ушел... Он лопату схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил
И пламя его озарило:
Лицо его, плечи, открытую грудь,
И пот, с них струившийся градом.
О, если бы мог кто туда заглянуть,
Назвал кочегарку бы адом!
Котлы паровые зловеще шумят,
От силы паров содрогаясь.
Как тысячи змей те пары же шипят,
Из труб кое-где прорываясь.
А он, изгибаясь пред жарким огнем,
Лопатой бросал ловко уголь.
Внизу было мрачно - луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять,
Согрелась вода, душно, жарко.
Термометр понялся аж на сорок пять,
Без воздуха вся кочегарка.
Окончив кидать, он напился воды,
Воды опресненной, нечистой.
С лица его падал пот, сажи следы,
Услышал он речь машиниста:
Ты вахты не кончил - не смеешь бросать,
Механик тобой недоволен,
Ты к доктору должен пойти и сказать -
Лекарство он даст, если болен.
За поручни слабо хватаясь рукой
По трапу он вверх подымался,
Идти за лекарством в приемный покой
Не мог, от жары задыхался.
На палубу вышел, сознанья уж нет,
В глазах его все помутилось,
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал - сердце больше не билось.
К нему подбежали с холодной водой,
Стараясь привесть его в чувство.
Но доктор сказал, покачав головой:
Бессильно здесь наше искусство.
Всю ночь в лазарете покойный лежал,
В костюме матроса одетый.
В руках восковую свечу он держал,
Воск таял, жарою нагретый.
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара
Последний подарок ему поднесли,
Колосник обгорелый и ржавый
К ногам прявязали ему колосник
И койкою труп обернули
Пришел корабельный священник-старик
И слезы у многих блеснули...
Был тих, неподвижен в тот миг океан,
Как зеркало воды блестели.
Явилось начальство, пришел капитан,
И "Вечную память" пропели.
Доску приподняли дрожащей рукой,
И в саване тело скользнуло.
В пучине глубокой безвестной морской
Навеки, плеснув, утонуло.
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут - она зарыдает,
А волны бегут от винта за кормой
И след их вдали пропадает...
Так много людей в авторы записано, что песня бесспорно народная.
скрытый текст
Судьба этой старинной русской песни "Раскинулось море широко..." (до революции "Кочегар") давно стала поводом для легенд.
Наиболее распространенная из них приписывает авторство слов Ф.С. Предтече - матросу коммерческого парохода "Одесса", сочинившего ее во время рейса весной 1906 года Херсон-Дели под впечатлением трагической гибели своего земляка, молодого кочегара В. Гончаренко.
Другая версия - фольклористы В.Ю. Купрянская и С.Н. Минц в своей книге "Материалы по истории песни ВОВ" (М., 1953) ссылаются на фрагменты письма Х.Д. Зубаревой-Орлинченко из Балаклавы от 30 июля 1948 года в адрес Всесоюзного радио, что слова и музыку песни "Кочегар" сочинил ее брат, участник русско-японской войны Г. Зубарев еще в 1900 году.
На самом деле автором литературного первоисточника является известный в 60-е годы XIX века поэт Н.Ф. Щербина (1821-1869), о чем сообщил музыковед Е.В. Гиппиус, отыскавший рукопись и публикацию стихотворения Щербины "Моряк" в украинском литературном альманахе "Молодик" (СПб., 1844).
Начиналось оно так:
Не слышно на палубах песен:
Эгейские волны шумят.
Нам берег и душен и тесен;
Суровые стражи не спят.
Раскинулось небо широко,
Теряются волны в дали,
Отсуда уйдем мы далеко,
Подальше от грешной земли.
В этом стихотворении, посвященном борьбе греков против турецкого порабощения, были еще две строфы. На эти стихи композитор А. Гурилев написал романс "Поле битвы", популярный в годы Крымской войны, но его героем был уже русский моряк и события перенеслись с Эгейского на Черное море. Романс этот и является предком "Кочегара", от которого последний унаследовал измененную мелодию, слова начальных четверостиший, слегка переработанные.
С открытием в 1869 году Суэцкого канала, Красное море стало главным путем из Европы в Азию. Именно им следовала и Петербурга на Дальний Восток эскадра адмирала З.П. Рожественского, поход которой закончился в Цусимском проливе трагедией. Тогда-то возможно и появились строки:
Не слышно на палубе песен,
И Красное море шумит...
Во всяком случае именно в период русско-японской войны песня "Расскинулось море широко" получила всенародное распространение наряду с интонационно родственной песней "Варяг".
Как видоизменялась мелодия "Кочегара" установить трудно, т.к. до наших дней дошел один-единственный опубликованный мелодический ее вариант (1907), исполнявшийся популярной певицей Н.В. Плевицкой.
Тогда же выходили пластинки с записью этой песни в исполнении Д. Ершова, А. Кирсанова, где значилось, что музыка "Кочегара" принадлежит Ф.К. Садовскому, но подтверждения этому нет, скорее всего Садовский был аранжировщиком и интерпретатором песни, но не автором.
После революции, гражданской войны и первых пятилеток песня оказалась забытой. Честь ее возрождения принадлежит Леониду Утесову. Вот, что рассказывал он сам:
"Я узнал эту песню когда мне было 10 лет. Услышал от человека, который жил в одном доме со мной. Это был рабочий-железнодорожник. Он часто пел эту песню. Была она длинная, с бессчетным количеством куплетов. Но это не помешало мне запомнить ее. Я собирал в кружок своих сверстников, брал в руки гитару и начинал петь эдак залихватски почему-то:
"Эх-да, раскинулось море широка-а-а...".
Почему "эх-да" - не знаю.
Много лет спустя, а именно в 1936 году, задумал я со своим оркестром поставить спектакль "Два корабля". В первом акте показывался старый флот и трудная доля матроса, а во втором - советский - с его морской дружбой, осмысленной десциплиной, товарищеским отношением между командирами и подчиненными. Второй акт строился на основе советских произведений. А вот для первого нужно было что-то контрастное - песня с трагическим сюжетом. Мы долго искали ее, пока я не вспомнил песню своего детства.
Я спел ее почти всю тогда. Мне предложили записать "Раскинулось море широко" на пластинку. Долгоиграющих тогда не было. Пришлось сокращать текст и петь песню немножко быстрей, чем я пел обычно во время спектакля. Там она и звучала лиричней, и трагедийности в ней было больше. А при записи на пластинку эти элементы ее красоты, ее впечетляемости исчезли".
Записанная на пластинку, прозвучавшая с киноэкрана и по радио песня как бы заново родилась и настолько завоевала сердца, что в предвоенные и особенно в военные годы к нехитрому ее напеву стали приспосабливать новые слова, соответствующие, как говорится, моменту.
Такого рода песенных вариантов и переделок, ориентированных на стихотворный размер и мотив "Раскинулось море..." было много. В их числе: "Товарищ боец, становись, запевай", "Я встретил его под Одессой родной", "Раскинулись рельсы широко" и т.д.
Утесову довелось услышать в блокадном Ленинграде от балтийских матросов песню:
Раскинулось Ладога-море,
И волны бушуют в дали.
Пришли к нам фашисты на горе,
Но взять Ленинград не смогли.
Леонид Осипович рассказывает еще и вот о чем:
"Песней это пытались "пользоваться" и гитлеровцы. Но как? (Я сам был свидетелем.)
Они выставляли на передовой огромные репродукторы и заводили пластинку с песней в моём исполнении, из которой брали только последний куплет, да и то не целиком, а только слова: "Напрасно старушка ждет сына домой", повторяя их бессчетное количество раз подряд. и кричали: "Рус! Слушай: "Напрасно старушка ждет сына домой..."
И вы знаете, это производило обратный эффект: зверели наши солдаты!..."
Дань увлечения песне отдали и два поэта - В. Гусев и В. Лебедев-Кумач. Так одна из песен к пьесе в стихах В. Гусева "Москвичка", опубликованной в 1942 году издательством "Искусство", начиналось строфой:
Угрюмые мины летят в синеву,
Над лесом снаряд завывает,
В лесах Подмосковья за мать, за Москву,
Безвестный москвич умирает.
Спустя некоторое время журнал "Огонек" (1942, №49) опубликовал ее с оригинальной музыкой Ю. Милютина, в народе все равно пели эту песню на мотив "Раскинулось море..."
"Раскинулось море широко" - незабываемый музакльно-песенный символ времени, особенно военного: Крымской, первой мировой, Отечественной...
