Небольшое пианино из светлого дерева сверкает отполированными клавишами. Сверху в специальном футляре три скрипки полукругом. Треск, хруст… Закрутился бумажный рулон со стройными дорожками отверстий: одно отверстие – одна нота. Заиграло! Ритмы 20-х годов прошлого столетия заполнили пространство. Невидимые руки быстро стучат по клавишам и скользят смычками по скрипичным струнам. Кажется, сейчас из-за инструмента выйдет музыкант-невидимка… Но перфолента докрутилась. Все остановилось. В приглушенном свете по залу разлетаются последние ноты. Самоиграющий оркестрион затих. Гладкие клавиши успокоились. «Konzert - Phonolist», год изготовление 1925. Лейпциг, Германия» - гласит табличка рядом. ©
скрытый текст
Перевожу взгляд чуть выше, на стене несколько фотографий. Высокий седовласый человек в очках улыбается со снимков. Вот он в цилиндре, вот с граммофоном в руках, вот с переносным органом играет на улице Стокгольма. Билл Линдвал, шведский бизнесмен. С него все начиналось. Вернее, с его страсти к самоиграющим инструментам. Больше 40 лет он собирал различные шарманки и оркестрионы. И у него был небольшой музей в Стокгольме. Боясь, что дети со временем распродадут коллекцию, предложил купить собрание своему другу российскому бизнесмену Давиду Якобашвили.
- До 2000 года я не был собирателем, я ничего не собирал, - вспоминает Давид Якобашвили. - Может быть, в детстве "Вымпела", модели маленьких машинок. И марки чуть-чуть. А потом просто он (Билл Линдвал – прим. ред.) мне показал эту коллекцию. Я знал, что ему нравятся самоиграющие музыкальные аппараты. Вспомнил детство. Тогда, в 2000 году, у меня бизнес начал развиваться, и я начал зарабатывать деньги. Был на подъеме. И Билл предложил: "Может быть, ты сделаешь музей?" Мне идея показалась очень привлекательной. Я сказал: "Да, давай сделаем". Начал с ним ездить. Он приобщил меня к аукционам, приобщил к собирателям таких ценностей, ввел в этот круг. И дальше - во мне проснулся дух коллекционирования. Это привязанность такая. Уже не можешь без этого. Надо все время собирать, что-то находить… Это зависимость определенная. Есть свои слабости у каждого человека - у меня такая слабость.
За 15 лет такой «зависимости» собрание Билла Линдвала из 400 предметов разрослось до 20 тысяч экспонатов и 4-х этажей в здании на улице Солянка. «Плюс 20 тысяч музыкальных носителей», - поправляют работники музея. Не без гордости. Бумажные и восковые перфоленты, металлические диски, винил… Длинные узкие шкафы с рулонами на полках. История звукозаписи в отдельно взятом строении Москвы. Продвигаемся между полированными инструментами, разговаривая полушепотом: на другом конце зала перед одним из оркестрионов стоит микрофон, идет запись-оцифровка.
Переносные шарманки сменяют большие ярмарочные органы с причудливыми скульптурами. Самый огромный – в центре зала – как гигантская музыкальная шкатулка, украшенная яркими картинами и позолотой. «Th Mortier» - красуется вверху композиции название компании-производителя. Для этого инструмента в музее еще при строительстве готовили специальное место: здесь потолок исчезает в лестничной спирали, и оглушающий звук праздничного органа уносится этажами выше…
А вот эти музыкальные «шкафы» стояли в середине прошлого века в холлах гостиниц, кафе и на железнодорожных станциях. Чтобы заиграла музыка, достаточно было опустить монету или повернуть специальный ключ, и большой металлический диск начинал крутиться, разливаясь нежными переливами…
Помните, как в фильме «17 мгновений весны»? Штирлиц и пастор Шлаг ведут свой философский разговор о политике и Боге под звуки такого инструмента. Его между подачей блюд заводит хозяин ресторана.
Всего каких-то 80 лет назад звук воспроизводился с железного диска с отверстиями…
Внезапно на стене начинают играть часы, прерывая мысли о том, как все в этом мире быстротечно. «Это один из наших самых старых экспонатов, - поясняют мне, - голландские часы 1450 года. Настенные. По форме напоминают башенные, но, скорее всего, висели в одном из замков».
То, что у музея будет отдельное здание, было решено сразу. Правда, изначально оно планировалось не на Солянке, говорит Давид Якобашвили.
- Сложности, конечно, были. Как только я озвучил идею создания музея Юрию Михайловичу (Лужкову – прим. ред.), он меня выслушал и дал возможность получить здание. На Покровке. Там находилось отделение милиции, рядом с Белорусским посольством. Милицию «переселили». Но белорусы сказали, что им это помещение необходимо для нужд посольства. Я, конечно, не отказал - мы же дружественное государство (смеется). Правда, поставил меркантильное условие, чтобы они помогли договориться с мэрией зарегистрировать участок земли под шашлычной «Стекляшка», которую я к тому времени приобрел. Белорусы помогли, за что я им очень благодарен. Здание строили почти 14 лет, все это время коллекция хранилась в подвалах под Арбатом, в помещениях бывшей «Метелицы» ( Д. Якобашвили был соучредителем казино с 1993 г.- прим. ред.). Там же мы сделали первые ремонтные мастерские, теперь они в самом музее.
Кутаюсь в кофту – в помещении довольно прохладно. «Слишком много дерева и кожи», объясняют работники. Периодически возле экспонатов появляются реставраторы, делают обход, проверяют – настраивают инструменты и часы. Следят за уровнем влажности. Мастеров, как и предметы старины, тоже собирали по крупицам.
Поднимаемся на второй этаж. Часы. Напольные, настенные, каминные, консольные, карманные. Большинство – с инструментальной составляющей. Коллекция со времен Билла Линдвала хоть и разрослась в тематическом плане, но тема музыки осталась ключевой.
Вот такие часы в футляре висели в каретах наполеоновских солдат, который требовал от своих служак пунктуальности. Вот эти – без корпуса под стеклом - стояли на каминах, их открытый механизм сам по себе – произведение искусства. А тут «магические» часы, часы-загадки. Стеклянная трубка, увенчана прозрачным циферблатом, по которому бегает стрелка. Механизма с шестеренками, словно и нет. Но то иллюзия, которую сотворил часовщик, любитель фокусов Робэр Удэн.
Дальше глаз цепляется за потолок, под которым висит множество клеток с птицами. Живыми… Или нет? Еще одна иллюзия. Тает вместе с первыми «чириканьями» механических клювов.
- Таких экспонатов, чтобы за ними пришлось «гоняться», нет, - чуть задумавшись, рассказывает Давид Якобашвили, - не получается приобрести, значит, не получается. Нет, так нет, как говорится… Чаще борьба в душе происходит - отдать больше денег или нет? И вот тут многое зависит от настроения, с которым идешь на аукцион. Есть у нас в коллекции достаточно дорогие вещи, которые стоят несколько миллионов долларов, но они не всегда самые дорогие к сердцу. Но бывает так, что упускаешь какую-то интересную вещь, потому что пропустил аукцион, забыл, опоздал… Это, конечно, всегда обидно. Вообще, все, что приобретаешь, должно нравиться. Цель-то – собрать.
У коллекционера цель собрать. У работников музея – создать такое пространство, чтобы все предметы в нем «подружились», давали «дышать» друг другу, не перетягивая внимания. «Неправильной расстановкой и светом можно в буквальном смысле уничтожить предметы: графика зацветет, серебро почернеет», - комментируют музейные сотрудники, пока мы идем по третьему этажу мимо географических карт 18 века (где север не вверху, а на северо-западе) и коллекции поздних работ Паоло Трубецкого. Блоком бронзовой скульптуры Давид Якобашвили особенно горд.
- В принципе, ничего сложного в том, чтобы открыть свой музей – нет, - говорит он, - особенно, если у вас есть помещение, есть, что показать. И есть деньги. Никаких специальных разрешений на музейную деятельность не нужно. Другой разговор, что путь во многом зависит от того, какую задачу вы перед собой ставите. Я выбрал сложную - найти участок в центре города, построить здание… Если бы я просто купил помещение, вышло бы дешевле тех денег, что в итоге потратил. А так, все вместе: строительство, покупка и обслуживание экспонатов – это сопоставимая сумма с той, которую я получил после продажи Вимм-Биль-Данн. (Прим ред.: по данным из открытых источников в 2011 году компания «Вимм-Биль-Данн» была приобретена корпорацией PepsiCo за $5,7 млрд. Это стало крупнейшей зарубежной инвестицией в не сырьевой рынок России. Давид Якобашвили выручил от продажи 10% - около $600 млн).
Спускаемся с третьего этажа на лифте, постепенно возвращаясь из 17-19 веков в не столь далекие 1970-е. Весь минус первый этаж заставлен музыкальными автоматами тех лет. Бросаем монетку в ближайший. Мгновение. Загораются яркие лампы. Еще мгновение. Из колонок полетели виниловые голоса легендарной ABBA. «Вот такой был способ у владельцев кафе развлечь гостей, пока не было плазменных телевизоров, и подзаработать. Одна монета – одна композиция»… Ну, а музей в моем случае – это не про заработать, утверждает Давид Якобашвили, это про другое:
- Это не бизнес. Никакого бизнеса тут нет. Потому что билеты бесплатные. Продавать мы ничего не собираемся, даже воду. Экспонаты не продаем. Только покупаем… Если есть деньги!
Татьяна Смородинская©